Там, где Сухой Осетрик делает крутой поворот,
подмывая левый берег и затопляя пойму на правом, у подножия высокого обрыва из
карстовых отложений, выбиваются прозрачные студеные ключи. Источник этот
называют «Двенадцать ключей». Сколько веков уже не иссякает этот родник!
Вода из него через Веневку, Осетр и Оку
впадает в матушку Волгу. Не так ли шесть веков назад сливались воедино русские
силы, чтобы смести вековой татарский гнет.
Отец сидел в красном углу во главе стола.
Справа и слева расположились двенадцать его сыновей, с невестками и внуками.
Сегодня, по случаю праздника, вся семья была в сборе. В избе с утра топилась
русская печь, возле которой хлопотала тетка Аксинья – родная сестра Свирида
Филипповича. Жена его умерла еще восемь лет назад, и с той поры он сам растил
сыновей, мачеху в дом так и не взял.
Теперь уже самое трудное было позади: младшему
сыну исполнилось, Ивану, исполнилось восемнадцать, а старшему, Филиппу, -
тридцать пять.
Хозяин он был справный,
изба его стояла неподалеку – не хуже отцовской.У самого
уже трое ребятишек, старшему - десятый годок пошел.
Андрей и Яков – первая двойня. Недавно им
исполнилось по тридцать два.
Андрей любит плотничать: наличники, коньки,
карнизы, причелины – все его рук дело. Живет хоть и не богато, но складно. А вот
у Якова не заладилось с женой: взял он девку из соседней деревни, да там и
остался. Поначалу все шло хорошо, жили в любви и согласии, а потом Яков сходил в
город на заработки, и словно подменили мужика – стал молчалив, задумчив, с женой
не ласков. И сколько его не допрашивались, так никому ничего и не сказал.
Ефиму – тридцать, мужик он себе на уме, живет
особняком на хуторе, но работящий и все добро нажил своими руками. Жена его под
стать мужу и хотя «душа у них на засове», но худого люди от них не видали.
Никифор и Матвей обосновались в Серпухове:
один по кожевенному делу мастер, а другой устроился приказчиком к купцу в лавку.
Отец не одобряет, что они «ушли с земли», но учить их вроде уже поздно – обоим
под тридцать.
Павел – кузнец, профессия, издавна почитаемая
на Руси. Его уважают и даже любят за некорыстолюбивость и добродушие.
Прошлой осенью женились Спиридон и Тимофей.
Спиридон постарше, ему двадцать три. Братья помогли ему поставить избу,
обзавестись хозяйством, сейчас жена его ждала первенца. А Тимофей жил пока с
отцом, благо место позволяло, да и женские руки в доме были нужны. Раньше Свирид
Филиппович сам управлялся со всем хозяйством, сыновей приучал к труду, но годы
брали свое, и уже трудно было ему поспеть везде – и в поле, и за скотиной, и дом
содержать.
Когда родилась вторая двойня, мать слегла от
тяжелой болезни. Три месяца было не ясно, выходится ли она. В конце концов
поправилась, но сильно исхудала, стала часто уставать, и так до конца жизни и не
смогла больше стать прежней, веселой и жизнерадостной Лукерьей, хотя и принесла
мужу еще двоих сыновей.
Один – Макар, несмотря на свою молодость уже
служил в дружине у Московского князя. С детства он был первый заводила и бедокур,
недаром ему больше других доставалось от отца. В девятнадцать лет он пропал из
дому, и почти месяц о нем не было слышно, но потом объявился и, повинившись отцу,
попросил его благословения на службу к князю.
Самым младшим и самым любимым в семье был Иван.
Характером он уродился в мать: добрый, внимательный, отзывчивый. Любил он и
помечтать, однако наперекор своей натуре хотел пойти по стопам Макара –
посвятить себя ратному делу.
За столом шел неспешный разговор, отец
вприщур наблюдал за сыновьями.
Те, немного захмелев, стали словоохотливее:
говорили о посеве, о предстоящей ярмарке в Венёве. Женщины судачили о нарядах,
дети, сгрудившись возле печки, рассказывали страшные истории. Только Яков сидел
бирюком, и все думал свою думку: « Крепкий же мужик отец! Уже за шестьдесят
перевалило, а попробуй его «свороти» - как валун в поле лежит!Такую семью на
ноги поставил, и хоть бы что ему. Как это у него получается?"
В центре всеобщего внимания конечно Павел –
балагур и весельчак; у него не только руки золотые, но и рассказать что-либо он
мастер. Отец обращается к нему:
- Сынок, а расскажи-ка как вы медведя «перестояли».
Я думаю, ребятишкам интересно будет послушать. А ну, цыц, пострелята!
- В тот год на малину был урожай – неспешно
начал Павел. – Сговорились мы с Матвеем в лес идти, а Макарка подслушал и как
пристал: « Возьмите его с собой, а не то мамке все расскажет». Ну, что делать –
взяли! Пошли мы под Хрусловку. Малина не грибы, пока это лукошко наберешь! Дошли
аж до Волчьей балки. Стали тут через ручей переправляться – Макарка ногу-то и
подвихнул. Идти не может, пришлось его попеременке на горбу тащить. Уж выходить
из леса, а тут малинник попался. Посадили мы Макарку на пенек, а сами решили
лукошки добрать. Вдруг в валежнике как что-то затрещит, и не успели мы
опомниться, как из кустов вылез медведь!
Первым желанием было конечно побросать лукошки
и бежать сломя голову, но куда побежишь, когда Макарка с больной ногой сидит?
Пятимся мы, Макарку прикрываем, с медведя глаз не сводим. Матвей в руку какую-то
палку взял, а я в его рубаху вцепился – так и стоим. И медведь стоит – не уходит!
Вдруг как рявкнет! Я аж мокрый весь стал, а Макарка заплакал – малой он тогда
еще был. Тут Матвей вроде как осмелел, стал на медведя кричать, а у самого голос
срывается, я тоже на него покрикиваю. Повернулся медведь, рыкнул еще раз, и
только затрещали кусты. А мы Макарку подхватили, да домой бежать! Долго дома про
то не сказывали, потом уж Макар проговорился...Влетело нам тогда от тятеньки! –
с улыбкой закончил Павел.
Поговорили еще о разных мелочах, пошутили, посмеялись, и разговор все же
затронул тему, о которой каждый подспудно думал, но боялся говорить вслух.
- Макар, ты у нас ближе всех к Московскому
князю, что там у вас слышно? Когда татары нагрянут?
- Говорят, хан войско собирает, стало быть, к
осени надо ждать.
- А велика ли у князя дружина?
- Дружина большая, оружие доброе. В прошлом
году мы на Вожже здорово татар потрепали, теперь они на нас и злятся. Я думаю,
что и в этот раз не сплошаем
Километрах в двух от села, среди волнующейся
до самого горизонта нивы, торчат останки старого обгоревшего дуба - словно остов,
потерпевшего крушение корабля. Их облюбовали себе вороны – как дозорные
всматриваются они в проходящую рядом дорогу и громким карканьем оповещают о
приближении путников.
Еще позапрошлым летом здесь стоял дуб-патриарх,
под могучей кроной которого в жару и непогоду укрывались люди, а в густой кроне
гнездилось множество птиц. Стоял он чуть впереди молодого осинника, словно
богатырь выехал в чистое поле защищать свое молодое племя. Казалось, нет такой
силы, которая способна сокрушить его.
В июле того года долго не было дождя, земля
пересохла и потрескалась, все живое истомилось от духоты и марева. И вот на
Ильин день разразилась страшная гроза, и дуб рухнул в одночасье от удара молнии...
Минуло лето, пришла пора сбора урожая. Хлеба
подошли тучные, глаз радовался, глядя на поля, но и раскосый татарский глаз
позарился на русские нивы – страшная сила шла на Русь.
Загудел на Руси набат, заголосили бабы по
городам и селам, провожая своих сынов и мужей. Князь Серпуховской Владимир
Андреевич, брат Московского князя, собирал на своих землях ополчение. Докатился
призыв и до Звойки: из трех окрестных деревень, Звойки, Свиридово и Хрусловки
сорок мужиков, вооруженных топорами, копьями и дубовыми щитами, отправились в
Венёв, чтобы примкнуть к княжеской дружине, идущей в Коломну.
Вся забота об урожае сразу легла на женские
плечи, ибо в такое время – день год кормит. Свирид Филиппович работал с
невестками в поле, здесь же были и дети, так как оставить дома их было не с кем.
Работали неистово, пытаясь забыться трудом, заглушить тревогу, до самого
позднего вечера, пока не наступала пора вечерне дойки.
Как-то после ужина Свирид Филиппович
потихоньку вышел из дома и отправился за околицу. Второй вечер подряд закат был
кроваво- красный.
Старые липы на погосте под косыми лучами
солнца далеко отбрасывали черные тени. Придя на могилку к жене, он присел у
креста.
- Земля тебе пухом, Лукерья. Прости, что редко
хожу, но сама видишь, какое время горячее наступило. Ушли наши сыночки, все до
единого ушли.
Даже Иван и тот ушел, а ведь ему только
восемнадцатый годок минул...
Командую день-деньской невестками, покрикиваю,
погоняю, чтобы они вовсе не раскисли, а самому...
Вспоминаю я, Лушенька, как мы сынков наших «на
ноги ставили».
Трудно было, иной раз из последних сил выбиваешься, а все лучше чем сейчас...Ты
там, Лукерьюшка, уж перед Богородицей-заступницей помолись, Она тебя скорее
послушает... Ну пора мне, спи спокойно...
Утром 8 сентября 1380 года Куликово поле
покрылось густым туманом.
Войска стояли на расстоянии пяти верст, но не
видели друг друга. Природа словно давала людям еще немного времени, чтобы
надышаться влажным воздухом жизни. Все сыновья Свирида Филипповича изъявили
желание сражаться в передовом полку – арьергарде перед основными силами.
Только Макар, как дружинник, должен был
находиться в коннице на левом фланге. Перед началом боя он видел, как сам князь
Дмитрий Иванович снял с себя княжеские доспехи, отдал древко главнокомандующего
боярину Михаилу Бренку, а сам перешел в передовой полк, туда, где стояли братья
Макара.
Туман стал редеть, все яснее проступали
очертания вражеского войска.
От него отделился всадник и поскакал навстречу
русским полкам. На расстоянии человеческого голоса он остановился и стал кричать
что-то по-татарски, вызывая на поединок русского богатыря. Из Большого полка
выехал дружинник и, пришпорив коня, поскакал навстречу татарину.
Сближались они с неотвратимой быстротой,
выставив наперевес копья – так и сшиблись на полном скаку, никто не отвернул.
Словно дрогнула земля от их богатырского удара.
Словно «спустили тетиву» и понеслась татарская конница, сметая все на своем пути.
И солнце померкло и небо «заволокло» татарским гиком.
Макар привстал в стременах, ища глазами
братьев. «Тут, братушки, зверь пострашнее медведя будет!» - подумал он и увидел
братьев: они стояли плотно прижавшись плечами друг к другу, загородившись
дубовыми щитами и выставив вперед копья.
Лавина накатывалась... И вот достигла! И
врезалась! И сокрушила! Казалось, что будь здесь стена, и та рухнула бы от
такого удара!
Сердце сжалось в тоске, Макар закрыл глаза, а
когда открыл их снова, то увидел, что вражеская конница словно наткнулась на
что-то в поле, закружилась на месте, завертелась, и нет уже в ней той
сокрушающей силы...
Весь день продолжалась кровавая сеча!
Бесчисленное множество русских воинов отдали свои жизни за победу над врагом.
Более половины русского войска не вернулось назад. Пали смертью храбрых и 12
братьев...
Недаром накануне, когда Михаил Бренок слушал
землю, приложив к ней ухо – плакали две женщины, две вдовы: русская и татарка.
Татарка горше, но какою мерою измерить глубину горя? Ведь даже «яркое солнце
Победы» не в силах достать своими лучами «до дна вдовьего горя».
Радостная весть победы облетела близлежащие
деревни и унеслась на север к Москве. Великое ликование началось в народе,
женщины высыпали из домов на улицу и со слезами на глазах обнимали и целовали
друг друга, дети шумной ватагой, как воробьи, порхали от одного дома к другому,
радость и веселье нарастали как снежный ком... и вдруг!
И вдруг, словно тучка набежала на солнце; одна,
вторая баба спохватились – не накликать бы своею радостью беды! И потянулся
народ к церкви, звонарь ударил в колокола, дьякон отварил врата, и женщины
повалили к алтарю с горячей мольбой о спасении своих мужей.
Через неделю победители возвращались домой. Из
сорока человек, ушедших месяц назад, вернулось только семнадцать, да и то восемь
покалеченных. Их встречали все жители Звойки, Свиридово, и Хрусловки. Впереди
всех стоял сгорбленный, белый как лунь старик. Это был Свирид Филиппович. Он уже
знал о случившемся, но в каждом проходящем воине надеялся узнать одного из своих
сыновей.
Всех 12 братьев схоронили у подножия высокого
обрыва, а вскоре недалеко от того места забил источник, который и поныне зовется
- «Двенадцать ключей».
