СОЛДАТ БАТИЩЕВ. ЕГО РАБОТЫ. ЕГО РАССКАЗЫ

В. ШКЛОВСКИЙ
Рисунки К. АРЦЕУЛОВА
Журнал "Техника молодёжи", 02.1948
Выражаем благодарность создателям
сайта ЖУРНАЛКО !

   Петр I во время триумфа в Москве в честь победы над шведами повесил отбитую у Карла XII шпагу и подписал: «Побежден лучшим оружием». Между тем нам очень мало известно, кто же создавал это оружие, кто же сумел наладить его производство в большом, невиданном дотоле количестве. В рассказе писателя Виктора Шкловского повествуется об одном из этих творцов русского оружия, о замечательном новаторе техники Якове Батищеве.
   Яков Батищев создал самые совершенные металлообрабатывающие станки своего времени, на много десятилетий обогнав Западную Европу, создал превосходные пороходельные машины, сконструировал артиллерийский лафет и наладил производство лафетов.
   Жизнь Якова Батищева была трудна, Этому выдающемуся мастеру приходилось творить, постоянно преодолевая враждебность окопавшихся в России иностранцев. Генерал Брюс старается заменить Батищева немцем Рыц, поставить на место Батищева Авраама Экка. Однако эти кандидаты Брюса позорно проваливаются, и опять приходится звать Батищева, чтобы он снова наладил разваленное иностранными специалистами дела.
   Про жизнь Якова Батищева известно очень мало. Рассказ писателя В. Шкловского написан на основании редких исторических материалов.

ТУЛА

Шли солдаты в Тулу из Санкт-Петербурга, через Москву, пыльными дорогами. Шли долго, останавливались в деревнях. Тут приходили приказчики и священники и всячески испытывали, не воры ли идут, не тати ли, не беглые ли: беспричинным людям по дорогам ходить запрещено. Проверяли список и людей. А читал список солдат Яков Батищев — человек уже немолодой. Шли долго.

Тулу команда увидала с пригорка.

Прикинули солдаты город на взгляд.

Конечно, не Москва и не Питер даже, но ладный город с тесовыми и дерновыми крышами. Дольнику в нем было около семи верст, а поперечнику версты три с половиной.

Сержант сходил расспросить насчет постоя. Люди начинали разбредаться по домам, останавливаться, стучать  невысокие двери.

Батищев получил пакет и приказание искать стольника Чулкова.

Он пошел неторопливой солдатской походкой.

Был он здесь, солдат Яков Батищев, больше чем двадцать лет тому назад. Был он тогда молод и бородат. Сейчас он стар и усат, и ломан, к опытен. Был он здесь по мельничному делу, придя из города Венева, где работал плотником на мельнице же.

Яков Батищев не пошел сразу к стольнику Климентию Матвеевичу Чулкову, а начал смотреть завод.

Строение неплохое — порядочное строение.

На месте прежнего демидовского завода - мучная мельница. Оружейный завод стоит на лугу по левому берегу и загородился от разлива высокой плотиной. Плотина поворачивается глаголем.

Нижняя плотина запружает реку Упу. Рублена плотина из бревен, и длиною она будет тридцать четыре сажени. В ней вделан подъемный водяной проход с отводным сливным мостом.

Средняя плотина земляная, от реки переплетена хворостом и сверх одета плитняком. А рядом — мост на сваях.

РАССКАЗ БАТИЩЕВА

Климентия Матвеевича Чулкова, человека еще не старого, но озабоченного, одетого в русские сапоги и французский потертый кафтан, увидел Яков Батищев на стройке оружейного двора.

Строили кузниц до дюжины, горнов множество, мастерские выводили.

Возили кирпич, бут, песок, шумели.

Чулков принял пакет из солдатских рук, осмотрел печати, порвал бечеву, развернул вощенку, прочел бумагу раз и два и сказал сам себе:

— Приказывают с бранью. Ну, а новости какие, солдат?

— Приказов много, — сказал солдат. — Деньги золотые бьют.

— Грозно!..

— Из республики генуэзской корабли в Питер для торга пришли. С первых пришедших кораблей половины обыкновенной иноземческой пошлины брать не велено.

— Многие слова знаешь, солдат. А еще какие слухи?

— Велено фискалить, смотреть списки всех чинов для назначения на жилье в Санкт-Петербург.

— Грозно! — сказал Чулков.

— Велено по разным местам собирать шляхетских и купецких домов тысячу, да полтысячи, да еще полтысячи средней руки, да рукомесле иных людей тысячу дворов для жилья в Санкт-Петербурге и на Котлинском острове.

— Грозно!.. А вот у меня служимый, какое дело... Вот стоят у меня на перекрытии восемь точил для точения ножей и палашей да восемь станков для сверления стволов, а строить должен был Марко Васильев, а он уже больше года умер. А спрос с меня. А откуда я людей возьму по здешнему месту? Мне и уголь достань, и железо достань, и беглых солдат не принимай, а в Санкт-Петербург переведенцев дай, а рукомесленников у меня нету, а Марк Васильев, Сидоров сын, помер. А вот прислали нас, сорок дураков, для караулов, для пересылок. А работы с вас прямой нету.

— Сказать не смею, но дело государево...

— Пустых слов не говори.

— Дело государево. И взялся бы я построить водяные колеса и к ним станки для обтирания и сверления стволов к лучшему способу и прибыли казны. И ил тех снастях вода будет стволы сверлить и перед нонешней ручной работой будет в государеву казну польза.

— Милый ты мой, человек ты немолодой, я за пустое слово с солдата на теле взыщут. Вот ты свой пакет передал, и иди ты без лишней докуки и огорчения И в мою заботу не вступай, а я тебя не слыхал.

— Сделать я могу, и дело мельничное я знаю.

— Да не мельничное это дело, пустой ты человек, тут надо железо в доски расколачивать, стволы заваривать, сверлить пилами, белить, обтачивать.

— Объявляю я, что сделаю я эти обтиральные станки и прибавлю машины и сделаю все до скончания.

— Вот опять забота. Ну, что же, доложу князю Волконскому.

Солдат ударил рукою шляпу, повернулся по форме.

— Удал! — сказал Чулков. — А ну-ка скажи, где такие в нашей стране огурцы вырастают? Откуда ты такой бешеный?

— А я здешний, веневский. С речки Веневки что впала в реку Осетр. 'Место у нас веселое, овражистое. Я из черносошных крестьян и служил по плотничьему делу, работал на мельницах и делал там разную снасть, и вырубил я заповедный дуб на мельницу, на цевья И судили меня. И попал я на царскую его высокого величества, службу. Погнали меня по тому царскому делу на Воронеж. И строили мы для государя нашего на Воронеже корабли всякие.

— Говори короче, солдат.

— Сказано нам было строить галеры да брандеры. Назвали плотников из разных мест. Начали мы лес ронить на реке Вороне, работников пришло под тридцать тысяч строить струги, да лодки, да плоты. Надо было лес на доски пилить, а лес мерзлый. И тут я подал челобитную и упросил, чтоб дал мне мельницу поставить пильную. Поставил я мельницу, и пилили мы леса много, и была великая стужа и снег. Мы уж и молиться перестали — не по лен», но великих ради недосуг. А как весна пришла, сбили мы из сырого леса корабли и вниз поплыли водяным караваном, и шумели, и плыли мы даже до казаков, « пришли к Козлову. А я тут уж был не мельником, а посадили» меня государева ради дела на струг грести. И пришли мы, холопы царские, к !Азову, а впереди орел наш, Петр Алексеевич, на осьми галерах и плывет вперед», и хоть и молод, а где мель и где глубь понимаем.

— Он-то понимает!.. Многоутомительное у него понимание. Это я ему в почет говорю.

— Ему почет ото всех, стольник. И пришли мы, и присыпали мы, по старому русскому обычаю, вал к городу неприятельскому, и были мы в разных боях и случаях, к позабыли мы свою оборону — воинский строй — я пошл», по дедовскому обычаю, турок «бить & россыпь. И тут я к туркам в полон попал.

Без тебя Азов взяли?

— Без меня! А турки меня оковали и посадили меня в галеру на нижнюю палубу, у короткого весла, погреб я, как ихний собачий холоп.

Я от них убежал, и плыл я на греческой лодке и греб. И приплыл я в город Веницию. Стоит тот город Вениция на отмелях. Поставили меня в их кем арсенале ковать и пилить, И нет у воды бегущей, И работают они старым манером и крутят колесо невольничьими руками. Посадили меня веницейцы на весло, и греб я на верхней палубе как обученный галерник. Греб я, греб, и убежал я из веницианского плена в город Задар, и попал я к нашим людям. Говорят они по-русски, а невнятно. И ходят они то под турком, то под веницейцем, а то уходят в горы и бьются грозно. А мельницы у них стоят на реках горных, и колеса у них другие — крутятся лежа, и это для привода с руки. Жернов можно на вал сажать без шестерни. Поработал я у них недолго, поставил пильную раму. Пилят там дуб и сосну. Пожил я там на горе, затосковал по Beневу, и побежал я через славянские земли. На границе я объявился стольнику Грибоедову, и отправили меня сперва на стражку в войско царево, а потом надели на меня штиблеты и зеленый кафтан и епанчу, и посадили меня к веслу, и дали мне весло с перевесом, и начал я на верхней палубе грести, и увидал я над собою небо, а небо тaм с тучею и волна не крута, а полога. А над нами знамя бело да синим перечерчено. И тут пришла ко мне перемена: дали мне фузею и сказали мне, что не галерник ты, а солдат.

Воевали мы со свейским королем, и прижали мы свейские корабли к каменному берегу, и стали свей без ветру, а мы пошли на них на веслах. А я на верхней палубе. Увидал я тут Петра Алексеевича: постарел царь, будто греб все время. Постарел и сутулится и головою больше трясет. Обошли мы свейский флот на веслах и окружили его на галерах, и свалились мы в абордажном бою, а борта у нас низкие, а шведский борт высох и крут. И пошли мы на шведскую падубу, и шведы тут забыли свою оборону — воинский строй — и побежал от нас, как овцы, а мы тех, кто оружие бросая, не кололи.

— А ты простым солдатом остался с такого боя?

— Сделали бы меня сержантом, да в городе Питере поставили меня на пильную мельницу, и начал я чинить поставы и делать пильные рамы, и поставил я мельницу пильную и рядом мельницу хлеб молоть, а в то время в лодку было распределение — кому какая награда, и я туда не попал. А сейчас меня сюда прислали на караульную службу, а я всякую войну видал, и сердце у меня ожесточилось, и кожи мне своей не жалко, и не жалко мне своей спины. И не дадите вы мне строить мои хитрости, закричу я государево слово и дело. Мне галера не страшна, господин мой, я в трех морях мореный, всеми ветрами сушен, вымолочен я вальком, натолкавшись на него грудью. А строить надо торопиться, пока вода тепла.

— Ну, ладно, строй свою снасть моделью. Жалую я тебе за рассказ рупь собственных денег, чтоб не было тебе нужды, пока строишь.

Так выглядели вододействующие приводы для обтирки стволов на Тульском оружейном заводе во времена Батищева

СОЛДАТ ПОДАЕТ РАПОРТ

Остался Батищев в Туле, жил в доме Леонтьева,

Томился в Туле Яков Батищев.

На Тулу пришла пыль, села на траву и листья.

Был июль, Батищев сидел, в горнице без мундира, без штиблет, -в рубахе, расстегнутой на груди.

Перед Батищевым на столе лежали листы бумаг» — грубой и синей, русской выработки, стояла медная чернильница с добрыми чернилами.

В руке Батищев держал, сильно согнув пальцы, гусиное перо.

Писал Батищев сам донесение:

«В прошлом, » 1714 году по твоему государеву указу велено мне на Туле «а реке Упе, близ Казенной ружейной слободы, построить водяные оружейные заводы для обтирания и сверления стволов к лучшему способу и прибыли казне. И в прошлом же 1715 году в августе в 12 число в бытность на тульских оружейных заводах полковника князя Вадбольского оные оружейные водяные заводы сделал я совсем в совершенстве и поставил «а ход; и ныне на тех заводах стволы водою сверлят и перед прежнею ручною работою без пущих трудов. И поставлено всего: три колеса, водяных да шесть сухих на деревянных валах.

Два станка сверлить стволы на каждое станку по 4 ствола, итого по 8 стволов вдруг, при тех станках 200 сверлоков.

БАТИЩЕВ РАЗГОВАРИВАЕТ С ТУЛЯКОМ

Над рекой Упой работали вертельные амбары: совсем свежие внизу — Якова Батищева, а наверху красильниковские — трехэтажные.

Внутри амбаров крутятся влажные колеса, вертят они другие сухие колеса, я на тех колесах работает целая семья станков-захребетников.

Иные из дерева, а иные железные.

Обтачивают в батищевском сарае ствольные грани, чистят ствольные дула. Работают в нижнем амбаре колеса той водой, которая уже прошла через верхние колеса.

Стоял Яков Батищев у станка, и рядом с ним старый тулянин Леонтьев — кузнец.

— Вот, Яков, — сказал Леонтьев,— крику ты наделал много. Внуки мои, и те о тебе будут помнить. Приказы были о себе государя, от правительствующего Сената, а что ты получил? Ну, вот ты стал кузнецом? Можешь ли ты мне хоть подкову выковать?

— Не могу.

— А Сенат беспокоил.

— Сержантом меня сделали. Хлеба я и всякого провианта имею против обыкновенного солдата вдвое.

— Вдвое не стрескаешь. А я вот за тебя должен в сыром фартуке ходить и жить во всякой тесноте.

— Ты сообрази, свеев побить нужно, Иван Игнатьевич.

— Так ведь бьем же.

— Расход велик. А я так и сделал, чтоб перед ручною работою без пущих трудов, вот водишь, грани водой чистятся и внутренности чистятся шустовальными пилами зараз. А делали вы, кузнецы, на казну по две тышчи пищалей в год, и платили вам по двадцать два алтына и две деньги за пищаль. А моя снасть делает ту работу на два алтына и по две деньги со ствола дешевле. Собирается великого государя казна и всякая прибыль без пущих трудов, и ружей будет много.

— Яков, я бы другому и не сказал, а у тебя, Яков, волос седой. Мы же с тех стволов жили, а я сижу сейчас в тесноте, и мне бы лучше во дворе работать.

Прежде мы так работали: я здесь, и работа при мне. Работали в Москве Сурнины, Леонтьевы, Дмитриевы, Красилькиковы, Горзые, Антуфьевы. Куда мы перейдем — и дело при нас. Все целиком, а ты нам дело даешь враздробь.

— А нешто это человеческое дело — колесом вертеть или веслом грести?

У тебя на дому мозолями точило вертят, а тут вода.

— Воды на всех не хватит.

— Ветром будут вертеть.

— Про ветер это уже пустой лай. Жили мы без тебя неплохо. Вот Демидов, из деревни Павшино, когда здесь Шафиров чернявый проезжал с царем, тому Шафирову пистолет чинил. Принес. Шафиров посмотрел и царя будит: «Какая, — говорит, — высокая починка».

А царь ему говорит: «А мне не починка надобна, а нужны мне ружья, да пистолеты, да фузеи, чтоб не хуже были вот этих кухентрейстерского дела».

Все же встал, идет нечесаный, смотрит, говорит: «Сколь хороша вещь, и как исхитрились в работе иностранные люди».

А Никита отвечает ему, вот как я тебе: «Мы можем сделать не хуже».

А царь ему сейчас же по щеке, возразил и молвил: «Ты сперва сделай, а потом хвастай».

А Никита к кулачному бою был привычный, не пошатнулся и говорит ему тихонечко: «А ты сперва посмотри, а потом дерись. Я твой пистоль подменил, хочу его еще опробовать — где какая сталь. Твой пистоль у меня лежит, а этот весь моей выработки».

Тут царь ахнул на столь великое мастерство, и пошел тут у них разный разговор, и начал Демидов делать фузеи по рублю восемьдесят копеек, а до того покупали их за границей да по двенадцать рублей. И ушел от нас Демидов вот уже двенадцать лет тому назад, потому что негу для столь большого дела уголья. И ушел он на Невьянский завод, что у Камне, на верховьях Туры, и кует он ружья, и льет пушки, и тянет проволоку, и строит он там пушечные вертильни. Вот ты бы к нему... Он бы тебя определил», а мы останемся по мелкости. Мы, как в лесу, — вместе растем, имеете шумим. Я тебе так любя говорю. Мы тебе любя говорим — уезжай ты от наших мест подальше. И снасть мы твою не сломаем; Уж больно проста к казне выгодна, Уезжай! Нам тебя жалко, потому что ты все же таки солдат. Вот у тебя и зубы не все... Их беречь надо.

ПОРОХОВЫЕ MЕCTA

Там, где поворачивает круто холодная река Нева, впадает в нее речка Охта, и лежит тут в развалинах шведская крепость, и таскают с тех развалин кирпичи переведенцы.

Пригнали людей с разных сторон, велел им взять с собою топоры.

Холодно в Санкт-Петербурге. Леса кругом порублены, рублены места поросли осинником.

Выходят на осинник к Охте кормиться лоси.

Плотники живут, рубят леса.

А швед близко.

Город строят, а швед подходит, швед рядом.

На Охте ставили пороховой завод  По всей России искали селитру по погребам, смотрели старые груды голубиного навоза на колокольнях, смотрели земли, где скот стоял; из таких земель, если они не освещены солнцем, варится селитра.

Пороху-то сколько надо! Воюет Россия по всему свету с разными людьми. Ходят те люди грозно, носят разное оружие, говорят на разных языках, и всех Петр побеждает.

Из Петербурга Батищев, сержант понтонной роты, ездил той зимой в Тулу, смотрел, как пробуют ружья его порохом.

Отделенные совсем стволы относят в пробирный дом, в поле стоящий. Там стена Кругом. К одной стене присыпана земля, против стены стволы кладутся по нескольку сот на брусья, а на брусьях ямки рядами. Через все затравки проводят пороховую дорожку. Когда ту дорожку зажгут, то идет трескотня, самой грозы страшнее. Пыль встает от расстрелянной у стен земли, лопаются стволы, коли сделаны с плутовством и нерадением.

Идет на каждый ствол на пробу пороха восемь золотников. Заряжают ствол двумя пулями.

Все это представляет зреют нечто чудесное и ужас наводит,

— Ну как, Яков? — спросил Батищева Леонтьев.

— Хорошо, Иван Игнатьевич.

— И у нас хорошо. У меня вот ни одного ствола не разорвало. Сейчас буду их орлом метить. И снасть твоя пригодилась. Мы при ней работаем. Работы она всей не съела. Воды, Яков, не хватает. Работаем мы по дворам, А у тебя что?

— Колеса выдумал новоманерные. Удобные. Вот мельницу строю. Был на Охте комиссар Рыц. Состарился иноземец. Смотреть за людьми не может. Я отыскал для плотины новое место, написал генералу Брюсу. Набил сваи самвольно.

— Самовольничать — грех.

- Лучшая, сухменная пора, проходила, а осенью в воде человеку работать трудно. Так послал второе доношение.

— Докучливый ты человек!

— Ответила мне Главная артиллерийская канцелярия со строгостью, что приказывает она строить в нынешнее удобное летнее время мельницу с прилежанием, а если оное строение мое, Батищева, нерадением построено не будет, то взыскать с меня. А целовальником мне какого-нибудь купчину не давать, а чтоб строил я и ответ держал сам, коли докучаю. И построил я новый завод с крутильным амбаром, и вода у меня порох в деревянных ступах толчет и в зерно его крутит.

— Порох у тебя добрый.

— Оказалась у меня лишняя вода, и построил я пильную мельницу. Там у нас переведенцы строятся. Да пилю я на той мельнице лес на лафеты. Слышал, Выборг взяли?

— Слышал про Выборг, а про колеса твои для лафета не слышал.

— Вот палисад я хочу расширить. Тесно у меня на заводе: и кузница на заводе, а огонь пороху враг.

ПОБЕДА

Воевали долго. Шведы подходили, шведов отогнали. Англичане нудили со шведами мириться. Мирить пришли белой ночью с пушками. Лавировали перед кронштадтскими мелями, смотрели на низкий берег.

Подойти не решались

На Охте построили большую плотину — ряжевую.

Ряжи скрепили железными ершами, набили глиной.

Воды нужно было много: поставили около пушечного завода вертельные амбары.

Сверлили пушка.

В 1721 году, в 22 день октября, с короной шведской русское оружие и русский порок заключал» победный мир.

Батищев был на заводе. Смотрел, чтобы где не загорелось.

Вечером услышал с Петербурга гром пушек. С 9 часов утра пускать стали фейерверк. Был виден за Невою некий храм со столбами, освещенный многими тысячами фонарей, А потом стали над храмом два воина в синем огне, и тот, который с правой стороны, имел на щиту русский двуглавый орел, а левый воин на щиту имел три короны шведских. И воины синим огнем горел и подавали друг другу огненные синие руки.

И тут пошли залпы. Содрогнулись дома переведенцев, и ветер донес звук множества труб и бой литавров, и потом раздался опять салют. Потом над городом загорелся щит, и на щите был русский воин, на змею наступивший. Потом с обеих сторон были зажжены две пирамиды. Этот огонь был белый, как снег, и небо над дальним Петербургом стало от белого огня светло, тучи порозовели, а потом зажжены были оба колеса, и они вертелись, как пушки на батищевских снастях. Вертелись колеса, и с них текла, как бы огневая, вода.

Содрогался воздух. Смотрели с Охты на гром победы к радовались. На берегу стоял Яков Батищев. Город сиял вдали.

Смотрели с Охты на гром победы и радовались. На берегу стоял Яков Батищев. Город сиял вдали

АБШИД

Через год приехал генерал Брюс, посмотрел плотину, самовольно Батищевым поставленную, и Батищева с работы согнал опять в понтонную роту.

Из понтонной роты Батищев писал о переустройстве завода, о том, что надо расширить палисад и устроить от колеса к колесу канатную передачу.

Служил Батищев в понтонной роте. На караул ходил в Литейный двор.

Потом взорвался пороховой завод по несмотрению, и вернули Якова на завод.

Вернули его еще и потому, что пригласили на завод иностранного мастера Авраама Экка. Тот иноземец взялся построить при пороховом заводе, кузницу для перековки старого железа.

Но справиться с делом не смог.

Справился с делом Яков Батищев.

Петербург строился; даже на Охте улицы покрылись фашинником и жердями, чтоб не вязли колеса телег.

На пороховом заводе снова был взрыв, и Батищева уволили в понтонную роту — зачем не досмотрел. Взрыв произошел из-за тесноты.

Был уже 1734 год. В марте 1736 года оказалось, что нужно переделывать завод. Вызвали старика Батищева, и опять он строил.

Достроил он пильную мельницу, переделал пороховой завод на голландский манер, расширил палисад.

Шли войны. Россия воевала за Крым, выходила на Черное море, на море, где греб галерным рабом Батищев.

Батищев стал стар, и получил он полную отставку — абшид.

Степями шли солдаты с ружьям, сделанными на батищевской снасти.

За ним шли пушки на батищевских колесах и стреляла охтенским порохом, и в том порохе был к его дух.

Умер Батищев, но его станки работали на Тульском заводе, я его машины. работали на пороховом Охтенском.

На станках Батищева делались стволы и гранились штыки, и то оружие выигрывало войны с турками и немцами.

Забыт был Батищев, а станки все работали; оружием, сделанным на них, сражались Румянцев, Суворов, Багратион.

Станки работали во время войны с Наполеоном.

Последнее упоминание о них относится к 1826 году.

Они работали более ста лет, потому что были загаданы наперед.

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА САЙТА: Виктор Шкловский продолжил исследование жизни изобретателя. В 1950-м году была написана историческая повесть "О мастерах старинных ...", в которой восемь глав посвящены Якову Батищеву.

Так же на нашем сайте: О веневских мельниках ...