Воспоминания Разуваева Николая Федоровича

Н.Ф. Разуваев (20.11.1927-19.07.2005)
Записаны 4 февраля 2005 года

   Ветеран Отечественной войны, инвалид первой группы Разуваев Николай Фёдорович. Пишу из города Вологды, где живу в настоящее время и хочу поделиться воспоминаниями из своей жизни в годы Отечественной войны. Жить в Вологду я попал в связи со сложившимися семейными обстоятельствами, а родился 20 ноября 1927 года в селе Берёзово, Тульской области, Венёвского района.

   К началу войны мне было тринадцать лет. Отца моего, Разуваева Федора Николаевича 1899 года рождения, мобилизовали в первый месяц войны и, как человека уже немолодого, сначала отправили на трудовой фронт под Ленинград. Потом он попал в госпиталь, а оттуда – в действующую армию. Погиб под Ленинградом в 1943 году. Больше об отце мы не смогли узнать ничего. Где похоронен - неизвестно. В семье было четверо детей: старший брат 1923 года рождения, сестра, я и младший братишка. Отец, уходя на фронт, сказал мне: "Леня (старший брат) пойдет следом за мной, ты остаешься опорой семьи, помогай матери". Как повлияла война на мою судьбу, и что запомнилось больше всего? Пришлось рано распрощаться с детством, а запомнилась общенародная беда, непосильный труд во имя Победы, голод, холод и слезы близких людей, которым не в состоянии помочь. На фронт из нашей родни ушли отец, брат, три дяди по материнской линии и два по отцовской. Из семерых домой вернулся один брат отца инвалидом с одной рукой. Все остальные, как писали в похоронках "пали смертью храбрых".

   Дважды прокатилась военная машина через наше село. Две недели мы жили во фронтовой полосе. В ноябре 41 года я впервые увидел немцев, которые победоносно шли на Москву, уверенные в своей скорой победе и окончании войны. В декабре они катились назад – грязные, вшивые, голодные, обвязанные поверх пилоток женскими платками и шалями. Сейчас много пишут и говорят о том, что наши командиры не жалели солдат: побеждали не умом, а превосходством в живой силе; что был жесткий приказ "без команды не отступать", а кто не выполнял приказа – расстреливали на месте. Что расстреливали – я не видел и не знаю, а приказ был и выполнялся – стояли насмерть. В 41 году до прихода немцев у нас и в двух соседних домах располагались солдаты – зенитчики, в огороде - три зенитных орудия ПВО Москвы. Когда сдали немцам Сталиногорск (сейчас Новомосковск), батарею подняли по тревоге и перебросили на реку Шат в деревню Кукуй нашего района. Сейчас там проходит автотрасса Москва – Дон, а раньше дорогу называли Семьянский большак. На реке Шат они трое суток держали немецкие танки, уничтожая их из зенитных орудий. Команду на отступление получили, когда в батарее не осталось ни одного орудия, способного стрелять, а из личного состава четыре человека, и те были ранены. При отступлении они зашли к нам, мама их покормила, сосед дед Иван запряг лошадь в повозку (перед приходом немцев лошадей  разобрали из колхозной конюшни по домам), рассказал, как  выехать на дорогу, ведущую на Серебряные Пруды, где им был назначен сбор, и они уехали. В тот же вечер немцы заняли соседнее село Гати. Перед их приходом сапёры взорвали мост через реку Венёвку, разделяющую наше село на две части, заминировали дорогу на Венёв. На следующий день через наше село прошла немецкая пехота, обходившая Венёв с юго-востока. Основные силы с танками наступали с юго-запада по Семьянскому большаку. Двое суток шёл бой за Венёв. При обороне Венёва, как и на реке Шат, отличились зенитчики ПВО Москвы. В настоящее время в городе Венёве на пьедестале стоит зенитная пушка – памятник погибшим артиллеристам-зенитчикам. После того как наши войска оставили город Венёв, немцы начали подтягивать ближе к фронту тыловые части. Через село непрерывно шли войска. Каждую ночь новые постояльцы.  В десять часов утра переночевавшие уходили через Венёв на Каширу, а часа в два дня появлялись другие, стирали с дверей домов старые записи и заново писали, сколько человек и из какой команды будут ночевать в каждом доме. Большие неприятности принёс взорванный мост через реку Венёвку. В Венёвке они утопили два тяжёлых дальнобойных орудия. На всю жизнь осталось в памяти несколько случаев, когда я получил от немцев хорошую трепку. Однажды я побежал на реку за водой, и на обратном пути немецкий солдат перехватил меня с ведрами, заставив поить их лошадей. Таскал я, таскал им воду из проруби из-под крутого берега и придумал бросить в ведро кусок мерзлого навоза. И хотя я его предусмотрительно вынул из ведра, лошадь воду пить не стала, так как они пьют только исключительно чистую воду. Я сказал немцу, что лошади больше пить не хотят. Он, похоже, догадался о моей хитрости, надавал тумаков и снова заставил лезть под берег к проруби. Однажды в трех километрах от нашего села советская авиация изрядно потрепала немецкую колонну, которая впоследствии остановилась у нас на ночевку. Немцы были злые. И когда они пытались завести в небольшой двор, где стояла наша корова, еще штук восемь своих лошадей, я попытался им объяснить, что столько лошадей там не поместится. Один из немецких солдат так врезал мне по затылку, что, пролетев метра два, я ударился о стену дома. После этого дней пять гудело в голове. Был и смешной случай. Декабрь 41 года стоял морозный, и очередные постояльцы обычно с порога шумели: "Матка, печку!" Печи топили жарко, до них дотронуться было нельзя. Один немецкий солдат разделся догола, попросил у мамы чугун, сложил в него бельё и поставил в раскаленную печку. Решил избавиться от насекомых. Мама попыталась на руках объяснить, что все сгорит, немец заругался по-своему, и она ушла. Спустя некоторое время достал чугун из печи, открыл крышку, стал вынимать свое белье, а оно в руках рассыпалось в пепел. Другие солдаты расхохотались, смеялись и мы – ребята – сидя на своей печи. Печь была единственным местом, которое немцы оставляли нам для ночлега на всю семью.

   Освобождала нас конница Белова. Дней за пять до их прихода всякое движение по нашему большаку прекратилось, только из Венёва ежедневно приезжали немецкие заготовители. После их посещений в селе не осталось ни одной курицы, ни одной овцы, многие лишились коров. В это время в нашем доме на постое была редакция какой-то немецкой газеты: три офицера и шофер, возле дома стояла крытая машина. За сутки до прихода наших, часов в десять вечера в дом ввалились человек пятнадцать грязных, замерзших, одетых кто во что поверх шинелей немецких солдат. Обуты они были в короткие, расширенные кверху подкованные металлом кожаные сапоги. Похоже, что не собирались по русским сугробам лазать. Поскольку мороз стоял за 20^о, солдаты в этих своих сапогах, заходя в дом, скользили по полу как на коньках. Потребовали еды. Пришлось маме топить печь и сварить им картошку в мундире. После горячей картошки, не раздеваясь, легли вповалку спать на полу в кухне. Утром поднялись рано, заставили меня запрячь им лошадь, и уехали. Офицеры из редакции уехали на своей машине, сказав маме перед отъездом: "Матка, Гитлер – капут. Сталин, Сталин". Мы поняли, что скоро придут наши. День прошел спокойно, солдат в селе не было. Ночью над Венёвом поднялось зарево, город горел.  Сосед дед Иван сказал маме, что ночью всем спать нельзя – сгорим. Перед отъездом наши зенитчики подарили мне книгу "Граф Монте-Кристо", поэтому я с удовольствием напросился подежурить. Зажег копчушку и увлекся чтением, периодически выходя на улицу. Ночь. В селе тишина, город горит. На дороге из Венёва в сторону Гатей чувствовалось движение, вспыхивали полоски света. В войну на фары машин надевали металлические козырьки, чтоб свет бил только под колеса узкой полоской. Светомаскировка была строгая. Часам к трем ночи я дочитал книгу, на улице было тихо. Разбудил брата и пошел спать. Тут раздался осторожный стук в окошко. Слышу, брат открывает дверь и кого-то приглашает: "Пожалуйста, пожалуйста, входите". Это были советские разведчики. Как мы обрадовались! Взвод разведки пришел к нам со стороны Серебряных Прудов. Мы сказали, что немцев в селе нет. А на рассвете из-за реки прибежала наша тетя Наташа. Мы счастливые, поздравляем её: "С новой жизнью!", а она в слезах. Оказывается, часов в одиннадцать вечера к ним на другой конец села приехали немцы на восьми машинах и остановились на ночлег. Позже говорили, что это был карательный отряд. Солдаты принесли в дом керосиновую лампу и заставили зажечь. Внесенное в дом с мороза ламповое стекло лопнуло в бабушкиных руках, и немцы предупредили: или утром стекло будет на лампе, или всю семью расстреляют. Вот тетя и прибежала к нам в полном отчаянии с надеждой раздобыть это стекло. Между нашими домами по льду через реку метров триста. Брат Лёня побежал через реку за бабушкой с ребятами. Так как разведка сообщила, что немцев нет, конница Белова уже входила в село со стороны Серебряных Прудов. Узнав, что за рекой ночуют немцы, наши солдаты быстро подвезли противотанковую пушку сорокапятку и двуконные сани с пулеметом "Максим". Пушку поставили между двух домов. Возвращаясь назад, брат с бабушкой и детьми едва успели скатиться под берег, как раздались пушечные выстрелы. Стреляли прямой наводкой по машинам, не повредив ни одного дома. Немцы полуодетые выбежали из домов, спросонья не поняв в чём дело, побежали по полю в сторону Гатей. Тут вступили наши пулемётчики, а кого не достал пулемёт, порубили конники. Так в нашем селе навсегда осталось не менее полусотни оккупантов. Потом уже мы, ребята, собрали их мороженые трупы и похоронили всех в одной могиле. В соседнем селе Гати отступающие немцы оставили загородительный отряд, который вёл миномётный и артиллерийский огонь по нашему селу. Обстрел продолжался до подхода из Венёва пехоты и трёх танков, выбивших врага из Гатей. Мы при обстреле прятались в крытых окопах, оставленных зенитчиками. Люди особо не пострадали, а лошадей погибло много. Два снаряда попали в конюшню с лошадьми и один к соседу во двор, где тоже стояли кони. А пишу я об этом потому, что о битых лошадях как-то узнали в Москве. От Венёва до Москвы 170 км. Поезда из Москвы ходили только до Каширы, перед Венёвом был взорван мост через реку Осётр. Москвичи доезжали до Каширы и далее 60 км шли пешком с саночками. Разделывали лошадей пилками, топорами, грузили на санки и отправлялись в обратный путь. Через месяц от битых лошадей остались только копыта с подковами. Голодно жилось в Москве во время войны. Мы в первую военную зиму не голодали. Перед самым приходом немцев часть колхозной скотины, которую не смогли эвакуировать в тыл, порезали и мясо роздали колхозникам. Колхозных коров угнали в Рязань на мясокомбинат. В числе погонщиков был и мой старший брат Лёня. Поскольку сплошной линии фронта не было, они, сдав скот, по проселочным дорогам благополучно вернулись домой на лошадях за несколько дней до освобождения. Освободили наш район от немцев 19 декабря. Ежегодно в этот день возлагаются венки на братские могилы, которых на территории Венёвского района много.

   После освобождения ребят 1923 года рождения призвали в армию. Брат Лёня попал в военное училище в Москву и после шести месяцев обучения в звании младшего лейтенанта был отправлен под Воронеж. Там был ранен в первый раз. В госпитале лечился долго, несколько месяцев. После госпиталя направили в полковую школу готовить младший комсостав. Из полковой школы он добровольно ушёл на фронт. По пути на фронт брат заезжал домой на побывку на несколько дней. Он сказал, что стыдно ему служить в этой полковой школе, когда все друзья воюют на передовой. Больше брата мы не видели. С боями дошёл до Берлина.  Последнее письмо получили весной 1945 г. Он писал: "Дошли до логова врага, скоро конец войне. Жив буду, напишу побольше, а сейчас нет времени". После дня Победы пришла похоронка: "Старший лейтенант Разуваев Алексей Фёдорович, 1923г. рождения умер 28 апреля 1945 года от тяжёлых ран. Захоронен в г. Рюдерсдорф, Германия."

   В 1943 г. ребят 1927 г. рождения поставили на воинский учёт. Мне шёл шестнадцатый год. После завершения уборочной страды в колхозе нас собрали в военкомате человек сто подростков, разбили на два взвода по пятьдесят человек и под командой лейтенанта Морозова отправили на шахты треста Болоховуголь. Первый взвод на шахту 12бис, а наш второй на 24 шахту. Во взводе было три отделения. Дисциплина военная. Два отделения работали, одно изучало азы военной науки. Так поочерёдно два дня работали, один учились. Жилось тяжело. Особенно запомнилась сырость в шахте (плохо работало осушение), холод в жилом бараке, построенном из досок с внутренней засыпкой, где спали на нарах, плотно прижимаясь друг к другу в надежде согреться, и постоянное чувство голода, хотя мы получали шахтёрский паёк.

   В апреле месяце перед посевной нас возвратили в родные колхозы, где мы были основной рабочей силой вместе со стариками и женщинами. По окончании полевых работ ребят 1927 года рождения уже через сельский совет "добровольно, но обязательно", как тогда говорили, направили в отдел кадров Московско-Донбасской железной дороги. Из нашего колхоза попало туда четверо, в том числе и я. В отделе кадров назначили кого в паровозники, кого в вагонники, кого в службу движения. Так с июля 1944 года я стал слесарем – вагонником в Узловском вагонном депо, 2^го вагонного участка Московско-Донбасской железной дороги. Однако до этого пришлось поработать молотобойцем в кузнечном цехе. Когда начальник депо Черкас на собеседовании спросил, кто чем занимался в колхозе, я ответил: "Пахал, сеял, скирдовал, молотил хлеб и приходилось работать в кузнице". Все молодые мужики ушли на фронт, и ремонтировать плуги, бороны, жатки стало некому. Сосед дед Иван пошел работать в кузницу, а меня взял в помощники, я и научился работать кувалдой. Узнав об этом, начальник депо отправил меня для начала в кузницу молотобойцем, а товарищей направили на строительство литейного цеха. После месяца работы перевели меня слесарем – котельщиком на средний ремонт вагонов. Работали по двенадцать часов, но, если не управлялись с заданием, приходилось задерживаться. Бывало, что и ночевали на рабочем месте.

   О Победе узнал в три часа ночи 9 мая. Товарищи, работавшие на текущем ремонте, прибежали в общежитие, всех разбудили и сказали, что по радио объявили о капитуляции Германии. Победа! Радости не было предела. В честь Победы нам дали двое суток отпуска, разрешили съездить домой.

   Сейчас в газетах пишут о тяжелой жизни немецких военнопленных в России. А в 45 году мы им завидовали. В Узловой пленные немцы строили машиностроительный завод. Ежедневно к нам в депо приходила бригада пленных на ремонтные работы. Был у них старший, он же переводчик. Ходили без конвоя, работали наравне с нами, но не по двенадцать часов, как мы, а по восемь. Питались в нашей столовой. У нас к концу месяца карточки оставались только на хлеб, потому что пайку хлеба семьсот грамм выдавали на день вперед и на день назад. Когда не было возможности привезти из дома картошки, в конце месяца мы голодали. Дома в деревне хлеба тоже не было. Все зерно, включая семенное, вывозилось на приемный пункт заготзерно. Во время уборки колхозникам выдавался мусор, остававшийся после очистки зерна на веялке, по 200 – 300 г. на трудодень. Питались картошкой, свеклой, капустой.

   На железной дороге я проработал девять лет и в 1953 году уволился с должности осмотрщика вагонов. В то время было не так просто уволиться. С трудом удалось убедить зам. начальника ВЧ–2, где я работал, майора Бушуева подписать заявление на увольнение. На следующий день поступил на работу в геологоразведочную партию буровым рабочим. Тридцать лет проработал в поле. Учился без отрыва от производства. На пенсию вышел в 1983 году с должности начальника геологоразведочной партии Подмосковной комплексной геологоразведочной экспедиции.

   Сейчас на пенсии, имею, как говорят врачи, весь букет сердечно-сосудистых заболеваний, инвалид первой группы. Хотя жизнь прошла в тяжелом, порой непосильном труде с самого детства, считаю, что сложилась она счастливо.

 4 февраля 2005 года.